О деятельности В.В.Пашуканиса по спасению художественных ценностей в 1918-1919 гг. рассказывается в статье замечательного журналиста Е.В.Кончина «Трагедия Викентия Пашуканиса», который в конце 80-х годов провел огромную исследовательскую работу, посвященную послереволюционной судьбе В.В.Пашуканиса. Этот поиск был суммирован в двух статьях: «Пожар в Гомеле», «Советская культура» 8.12.1990 и «Сгорели ли на Лубянке письма Блока?», «Независимая газета» 19.09.1998.
Евграф Васильевич Кончин (1930-2011) - журналист, более 50 лет работавший в газете "Культура" (бывшая "Советская культура"). Автор 12 книг - об изобразительной Пушкиниане, о художниках, о реставраторах. Лауреат премии Московского Союза журналистов. Заслуженный работник культуры РСФСР. В 1999 году за книгу "Зачем твой дивный карандаш?.." удостоен Золотой Пушкинской медали.
А начался этот длительный поиск с
прелюбопытнейшего сообщения,
встреченного мною в архивном
документе - протоколе заседания
Музейного отдела Народного
Комиссариата Просвещения № 150 за 10
июля 1919 года. Сказано в нем: "Разрешить
эмиссару отдела В.В.Пашуканису
приобрести за счет отдела одежду
взамен пришедшей в негодность во
время тушения пожара в гомельском
дворце графа Паскевича-Эриванского".
Не правда ли, интригующее сообщение?
Даже по тем, предельно насыщенным
неординарными событиями временам.
Что же произошло во дворце? И кто
такой В.В.Пашуканис, отличившийся
там при тушении пожара? Очевидно,
это приключилось при
обстоятельствах чрезвычайных,
поэтому прижимистый в отношении
материального поощрения своих
сотрудников Музейный отдел
разрешил приобрести на свои
скудные средства пиджак и штаны.
Чтобы ответить на эти вопросы мне
понадобилось несколько лет. Факты,
приведенные в очерке отысканы в
большинстве своем в архивных
бумагах и никогда прежде не
публиковались. История пожара в
усадьбе Паскевича-Эриванского не
только интересна сама по себе. Она
наглядно показывает, с какими
сложностями, подчас с риском для
жизни сотрудники Музейного отдела
сберегали культурное достояние
страны. Как здесь не вспомнить
слово "чудо", которым еще тогда
называли их работу. История
гомельского пожара, к горести нашей,
и пример той "благодарности",
которую заслужили в те и более
поздние годы многие из тех
легендарных эмиссаров. В том числе
и Пашуканис, имя которого
незаслуженно замалчивается
семьдесят лет.
Сразу оговорюсь. Конечно,
национализация частных
художественных и библиотечных
собраний, фамильных архивов было
актом ужасным и несправедливым,
нарушением основных прав человека.
Хуже того - несвоевременным и
плохо подготовленным, поэтому
обреченным на большие, подчас
невосполнимые потери. Но в тех
условиях, в тот трагический,
переломный в истории России момент,
можно было отойти в сторону и со
злорадством, возмущением или болью
наблюдать, как по воле
большевиков, гибнет национальное
культурное достояние. Был такой
призыв, выраженный в письме А.Н.Бенуа
- И.Э.Грабарю. Но, по-моему глубокому
убеждению., более достойной и о
здравой оказалась позиция той
части русской интеллигенции,
которая самоотверженно, не за страх,
а за совесть, с чувством личной
ответственности, понимая, что никто
кроме них это не сделает, кинулись
на спасение и сохранение
культурных ценностей, подчас
рискуя жизнью. Многие из них, мягко
говоря, не симпатизировали новой
Советской власти (позже часть их
эмигрировала за границу, многие
другие были репрессированы,
погибли в сталинских лагерях). Но
тогда они работали не на
большевистскую, а на вечную Россию
и ее культуру. И это можно назвать
подвигом русской интеллигенции.
Среди самоотверженных людей, коим
отечественная культура обязана
своим сохранением, был и В.В.Пашуканис.
Итак, Викентий Викентиевич
Пашуканис родился в Москве в
октябре 1879 года в семье крупного
чиновника - статского советника.
Окончил в 1902 году математический
факультет Московского
университета. Однако точным наукам
предпочел хлопотную работу в
знаменитом издательстве поэтов-символистов
"Мусагет", организованного А.Белым
и Э.Метнером. Вначале ответственным
секретарем, а с 1907 года - его
владельцем. Кстати, с тех пор в
анкетах свою профессию с гордостью
называл - библиотекарь.
Деятельность издательства была
обширной и разнообразной. В мои
руки попался каталог "Мусагета"
за 20 ноября 1913 года, в котором
предлагались к продаже книги,
выпущенные за 1910-1912 годы. Их много.
Назову лишь "Символизм", "Арабески"
и "Трагедии творчества" Андрея
Белого, "Собрание сочинения" и
"Ночные часы" Александра Блока,
"Русские символисты" и "Книга
стихов" Эллиса, "Собрание
сочинений" Зинаиды Гиппиус, "Размышления
о Гете" Эмилия Метнера, "Борозды
и межи" Вячеслава Иванова, "Рихард
Вагнер и Россия" Сергея Дурылина,
"Цветник царевны" Сергея
Соловьева, переводы произведений Х.Чемберлена,
П.Дейссена, Ж.Орсье, И.Тэна, Р.Вагнера,
Ю. Словацкого, Ш.Бодлера, а также
Леонардо да Винчи, Гете, Стендаля.
Сочинение Эммануила Сведенборга с
мудреным названием "Увеселения
премудрости о любви
супружественной" издал по
рукописи 1850 года лишь в 200
экземплярах сам Пашуканис. "Мусагет"
выпускал также Международный
ежегодник по философии культуры
"Логос" и двухмесячный журнал
"Труды и дни".
Викентия Викентиевича связывали с
авторами издаваемых им книг
дружеские отношения.
Среди них - Андрей Белый, Александр
Блок, Вячеслав Иванов, Игорь
Северянин, Эллис, Валерий Брюсов,
Зинаида Гиппиус. Они бывали в его
квартире в доме 17 по Большой
Никитской улице. Их привлекала не
только эрудиция Пашуканиса, его
знания, искренняя любовь к
литературе, но доброжелательный,
открытый и веселый характер. Ему
дарили книги. Он собрал прекрасную,
быть может, единственную в своем
роде библиотеку современных
русских поэтов и писателей, о
драматической судьбе которой я еще
скажу...
Фамилию Пашуканиса я встречал в
воспоминаниях А.Белого, в "Дневниках"
А.Блока, в его письмах матери, жене,
Р.Иванову-Разумнику, Н.Кисилеву. В
частности, Александр Александрович
сообщает матери 2 мая 1917 года: "Результатом
моей возобновившейся переписки с
Пашуканисом было получение книг и
350 рублей. Не начать ли опять с ним
переговоры? Он, во всяком случае,
весьма меня уважает...".
Викентий Викентиевич бывал и в
петербургском доме Блока. Известно
также, что он послал Пашуканису
четырнадцать писем. Ну, о них - позже...
Знаком был Викентий Викентиевич и с
художниками - В.Серовым, К.Коровиным,
В.Переплетчиковым. Особенно
сблизился с Николаем Павловичем
Ульяновым, который написал его
портрет с дочерьми, а также портрет
его жены Анны Гордеевны Сивопляс (Харламовой).
Где ныне находятся эти
произведения? Боюсь, что их
постигла такая же трагическая
участь, как и изображенного на
полотне Пашуканиса.
"Мусагет" просуществовал до 1917
года. А 14 октября 1918 года его уже
бывший хозяин был принят
сотрудником - одним из первых -
нового Музейного отдела Народного
Комиссариата Просвещения,
образованного 28 мая того же года и
возглавляемого Натальей Ивановной
Троцкой, женой Председателя
Реввоенсовета Л.Д.Троцкого. Оклад
Викентию Викентиевичу положили по
высшей ставке - 940 рублей. Но этих
денег было мало, чтобы прокормить
семью. Поэтому Пашуканис
устраивается еще и помощником
Ученого секретаря Румянцевского
музея. Такое совместительство было
обычным, поскольку опытных
специалистов на советской службе
остро не хватало. Тем более, что на
обеих должностях Пашуканис
занимался одним и тем же -
сохранением историко-художественных
и книжных богатств, вывозом их из
ближних и дальних имений в Москву,
чаще всего в Румянцевский музей.
Крупнейшие музеи Москвы,
Российская Государственная
библиотека, другие музеи страны и
книжные хранилища обязаны ему
ценными поступлениями - картинами,
гравюрами, скульптурой, книгами и
фамильными архивами. Но кто теперь
об этом знает?..
Судьба отпустила Викентию
Викентиевичу около года. Словно
предчувствуя страшный рок он
работал с какой-то лихорадочной
поспешностью. Вывозит в
Румянцевский музей библиотеку Жиро,
историко-художественные коллекции
и библиотеки из имения графини
Уваровой - Карачарово, усадьбы
графов Паниных - Марфино, из
Покровского, принадлежавшее
Герценам, - все они в Московской
губернии, а также из поместья
Глебовых - Раек, Тверской губернии.
Наконец, эвакуирует из знаменитой
усадьбы Бакуниных - Премухино, что
близ города Торжка, уникальный
семейный архив. Ныне премухинские
документы хранятся в отделе
рукописей РГБ, РГАЛИ, Историческом
музее, они чрезвычайно важны для
исследователей культуры и
революционного движения России
прошлого века.
Пашуканису доверяли, его
направляли в самые опасные
командировки. В том числе в
прифронтовую полосу. В апреле 1919
года в Наркомпрос пришла
телеграмма от членов Ревоенсовета
Западного фронта Тарасова и
Родионова следующего содержания:
"На Двинском фронте во многих
имениях, в частности имении Беверн
графа Пластера, имеется огромная и
очень ценная библиотека, состоящая
из книг на английском, французском
и польском языках, которые
расхищались белыми, расхищаются и
сейчас. Караул, поставленный там,
ненадежен. Просим срочно прислать
комиссию для эвакуации
библиотечных и художественных
ценностей из многочисленных имений
прифронтовой полосы в музеи Москвы".
Коллегия Музейного отдела
командирует Пашуканиса. Он, судя по
архивным документам, с заданием
успешно справляется.
Еще один мандат от 14 августа 1919 года,
за подписью заведующей Музейным
отделом Наркомпроса Н.И.Троцкой.
"...На основании телеграммы члена
Ревоенсовета Западного фронта
Стигга и согласно декрета Совета
Народных Комиссаров об учете и
регистрации памятников искусства и
старины, опубликованного в № 200 от 10
октября 1918 года "Известиями ВЦИК",
по постановлению Коллегии
Музейного отдела от 4 августа 1919
года эмиссар музейного отдела В.В.Пашуканис
командируется в распоряжение
Ревоенсовета, Западного фронта для
осмотра указанных Ревоенсоветом
именияй, находящихся в
прифронтовой полосе, и принятия
совместно с военными властями
необходимых мер охраны предметов,
представляющих историко-художественную
ценность, и в случае необходимости
вывоза их в центральные хранилища".
Еще одна командировка в
прифронтовую зону. Из Бобруйска от
руководства Западного фронта
заместителю наркома просвещения М.Н.Покровскому
поступила такая депеша: "В замке
князей Радзивиллов имеется масса
драгоценностей, богатая библиотека,
картины старых мастеров - все на
сотни миллионов рублей. Близость
фронта угрожает им гибелью.
Необходимо немедленно
командировать для оценки всего
этого и эвакуации наиболее ценных
вещей и картин".
Коллегия Музейного отдела,
учитывая важность сообщения,
дважды обсуждала вопрос о посылке в
замок Радзивиллов чрезвычайного
эмиссара. 5 февраля 1918 года она
постановила: "Принять меры к
охране ценностей и по этому вопросу
войти в сношения с археологическим
отделом и совместно командировать
уполномоченного для принятия мер к
охране". Но кто был этим
уполномоченным - не указывалось.
Лишь позже среди бумаг других
архивных фондов обыскал я счет о
командировке в замок Радзивиллов
Викентия Викентиевича Пашуканиса.
Его поездка считалась очень важной,
ибо фамильная резиденция магнатов
обладала огромными историко-художественными
богатствами. Это - большая галерея
портретов государственных
деятелей Польши, Литвы, России,
Пруссии, Франции, уникальная
коллекция старинного оружия,
исторических реликвий, богатейшая
библиотека, в которой находились
редчайшие книги, изданные на
церковно-славянском языке в Вильно
и Несвиже.
Какие меры предпринял Пашуканис
для охраны этих сокровищ? Что вывез
в Минск или в Москву? Этих сведений
я не обнаружил. Но уверен, что свое
задание он выполнил, как всегда,
добросовестно.
Главным же жизненным даянием
Викентия Викентиевича было,
несомненно, спасение
драгоценностей, историко-художественных
и книжных богатств дворца графа И.Ф.Паскевича-Эриванского,
князя Варшавского в Гомеле. По
мнению специалистов дворец "был
одним из интересных в России,
представлял собой видающийся
исторический и культурный интерес".
Такой элитарный журнал, как "Столица
и усадьба", в 1914 году опубликовал
о нем восторженную статью видного
искусствоведа Георгия Лукомского,
с фотографиями здания и его
роскошных залов, по которым можно
судить о бесчисленных сокровищах, в
них находящихся. Утверждается, что
обстановка замка "была богатой,
великолепной, пышной и
аристократической". Назову лишь
некоторые из этих богатств. Десятки
и десятки мраморных фигур и бюстов -
работы знаменитых итальянских,
французских и немецких мастеров. Из
достопримечательных - конная
статуя польского князя Юзефа
Понятовского, созданная великим
Торвальдсеном и подаренная
Паскевичу императором Николаем I, а
также произведения Кановы и
любимого владельцем усадьбы Рауха.
Картинная галерея состояла из
батальных полотен П.А.Суходольского,
холстов замечательного
венецианского живописца Каналетто,
портретов русских царей и цариц
кисти отечественных и
западноевропейских художников.
Кому посчастливилось побывать во
дворце, непременно упоминали о
великолепном иконостасе,
уникальном собрании ваз, старой
мебели, золотых и серебряных
изделиях прикладного искусства,
фарфоре, фаянсе, хрустале, военных
реликвиях. И, особенно, о богатой
библиотеке, насчитывающей немало
редчайших манускриптов и книг.
Историческая и культурная
значимость дворца Паскевича была
настолько велика, что после
Октябрьской революции он
сохранялся в неприкосновенности.
Даже немецкие войска,
оккупировавшие Гомель, отнеслись к
поместью почтительно, около него
была выставлена охрана, ничего не
было тронуто или испорчено.
Советские власти, хотя и разместили
в нескольких залах свои учреждения,
ко всему остальному отнеслись
бережно. Ничто, казалось, не
предвещало беды. Но случилось, по
крайней мере с первого взгляда,
нечто непредвиденное...
23 марта 1919 года восстали два полка
под руководством бывшего офицера
Стрекопытова. Мятежники захватили
дворец, разместили здесь
телефонный узел и пункт наблюдения,
благо дом стоял на высоком берегу
реки Сож. Бои происходили у самого
дворца. Ночью орудии частей,
посланных на подавление бунта,
открыли по нему сильный огонь. Хотя,
по правде, в этом не было военной
необходимости. Снаряды попали в
крышу дворца - он загорелся.
Прибывшие из города пожарные
команды не смогли потушить пожар,
так как попали под артиллерийский
обстрел. Всему, что находилось во
дворце, грозила неминуемая гибель.
Здесь-то и появился Пашуканис,
приехавший во дворец еще до начала
мятежа в качестве эмиссара
Музейного отдела Наркомпроса для
осмотра и эвакуации в Москву
наиболее ценных вещей. Вот что
пишет Викентий Викентиевич своему
отцу 17 марта: "Не знаю в каком сне
снилось, в какой сказке сказывалось,
правда, у нас сказочная
действительность, но все-таки я не
ожидал, что мне придется жить-ночевать
в спальне князя Варшавского, графа
Паскевича-Эриванского. Вы понятно
слыхали - знаете его дворец в Гомеле
- великолепие потрясающее: спальня
черного дерева с богатейшими
бронзовыми украшениями, обивка
желтого штофа, из окон вид на р. Сож
на десятки верст... Здесь к моим
услугам и ванна и электричество,
здесь такие оранжереи и зимние сады,
что невольно мелькает мысль: не
заняться ли составлением описи
замка. Ну, еще бы, по утрам в 9 часов
на китайском лакированном подносе
дворецкий присылает "пану
эмиссару" кофе с сахаром и со
сливками, в 2 - обед из 3-х блюд и кофе,
в 7 - "легкий" ужин из 2-х блюд и
тот же кофе. Цена? Платящий эмиссар
будет для них, по-видимому, вообще
новостью, а я уже давно проповедую:
стоит ли мерзнуть и мазаться по
железным дорогам, чтобы потом еще
отказывать себе в удовольствии
проедать суточные целиком? Ну,
кончаю, лошади уже поданы - поеду
осматривать охотничий домик графа."
Бунт застал его врасплох. Но, похоже,
с руководителями восстания у него
установились лояльные отношения.
Хотя могли бы посчитать и агентом
ВЧК и расстрелять, загляни в его
Мандат, подписанный Н.И.Троцкой,
женой ненавистного им Председателя
Ревоенсовета. Да и понятие эмиссар
ассоциировалось с комиссаром, за
что сотрудник вполне мирного
Музейного отдела мог также
поплатиться жизнью. Так или иначе,
Пашуканиса мятежники не тронули.
Викентий Викентиевич собрал
служащих дворца - для них он был
большим, "из самой Москвы";
начальником - вместе с ними кинулся
в горящее здание. Выносил оттуда
холсты, гравюры, книги, рукописи,
серебро, золотые вещи, ордена,
оружие и мундиры графа. Заметьте,
все это происходило под градом
снарядов. Несколько человек было
ранено. Викентий Викентиевич
отделался ушибами и ожогами. И вот
костюм свой испортил, с упоминания
которого я начал свой рассказ. Из
дворца спасли многое. Сберегли и в
последующие дни, уже от иной, но
серьезной опасности - от
мародерства и расхищения. Прежде
всего, победителей восставших. 31
марта Пашуканис телеграфирует в
Москву, в Наркомпрос: "Главный
дом Паскевича сгорел. Большая часть
вещей и все драгоценности спасены.
Драгоценности вывожу в Москву.
Эмиссар Пашуканис",
Вероятно, его телеграмма была
показана наркому просвещения А.В.Луначарскому.
Тот обратился с правительственной
депешей в Гомельский губисполком с
предложением устроить во дворце
Паскевича музей. Обращение наркома
было выполнено - музей был там
открыт 7 ноября 1919 года, ему
передаются картины братьев
Суходольских, И.Машкова, Залесского
и других живописцев, скульптуры
Торвальдсена, Кановы, Рауха,
изделия прикладного искусства,
исторические реликвии, в том числе
парадная сабля Паскевича, список
рукописи А.С.Грибоедова "Горе от
ума", подаренный автором княгине
Е.А.Паскевич-Эриванской, урожденной
Грибоедовой. Все это было спасено
Пашуканисом, и поэтому справедливо
его в одном из документов называют
одним из главных устроителей
гомельского музея. Но знают ли об
этом в Гомеле?!.
О пожаре во дворце Паскевича и
событиях, которые развернулись
вокруг него сообщает интересный
архивный документ - отчет о
командировке в Гомель с 21 июня по 18
июля того же девятнадцатого года
инспектора Главархива республики
Анатолия Михайловича Фокина. Он
описывает события уже со слов
Свидетелей, служащих дворца,
представителей Советской власти.
Поражается тому, что во время
пожара удалось сберечь ценности.
Однако - такая любопытная деталь! -
фамилию Пашуканиса, главного
организатора спасения
достопамятностей не упоминает.
Почему? Вначале я никак этого
приять нет мог. Лишь потом из
знакомства с перепиской Главархива
РСФСР и Музейного отдела
Наркомпроса до меня дошло, что
ведомства не ладили меж собой.
Главархив считал, что Музейный
отдел вмешивается не в свои дела,
когда его эмиссары "захватывают"
и вывозят в Румянцевский музей из
провинциальных имений и усадеб
фамильные бумаги. Музейный же отдел
утверждал, что сотрудники
Главархива чаще всего опаздывают
это делать и поэтому именно его
работникам приходится спасать
ценные документы. В данном случае
так и получилось. Пашуканис
опередил Фокина почти на три месяца,
он действительно эвакуировал часть
наиболее ценных книг и семейных
бумаг Паскевича. Самолюбивый Фокин
"отомстил" ему умолчанием в
своем отчете его фамилии.
Но Анатолий Михайлович называет
людей, которые, по всей видимости,
помогли Викентию Викентиевичу в
страшную мартовскую ночь выносить
из горевшего дворца картины, книги,
старые рукописи. Это - смотритель
поместья Михаил Михайлович Долгов,
занимающий эту должность более
тридцати лет, библиотекарь и
хранитель графского архива Эдуард
Романович Якимович, Фокин при их
содействии осмотрел архив, который
в основном составляли
хозяйственные бумаги, но не взял
его с собой в Москву, сославшись на
какие-то сложные взаимоотношения с
местными властями. Он только
выразил в своем отчете пожелание о
необходимости эвакуации бумаг,
Было ли в дальнейшем исполнено его
предложение или нет - документов о
том я не встречал. Но точно знаю, что
оставшиеся во дворце Паскевичей
историко-художественные предметы,
книги и документы частью были
переданы в местный музей, частью
растащены и уничтожены. Поэтому
именно Пашуканис спас наиболее
ценное, наиболее значительное из
гомельских сокровищ Паскевича.
31 августа 1919 года Коллегия
Музейного отдела заслушала отчет
Викентия Викентиевича о поездке в
Гомель, одобрила героическое его
поведение. Даже разрешила
приобрести за счет отдела одежду,
попорченную при тушении пожара.
Гомельское происшествие было
отмечено в журнале "Художественная
жизнь" (№ I за 1919 год). В статье А.Дауге
"Охрана памятников искусства и
старины в провинции" говорилось:
"Ценнейшее собрание Гомельского
дворца - историческое серебро,
драгоценности, мебель, фарфор,
скульптура, портреты, миниатюры,
рисунки, стекло - чуть было не стало
добычей огня. Но почти полностью
спасено и передано частью в местные
хранилища, частью вывезено в Москву".
Утверждалось, что по историческим и
художественным достоинствам
собрание дворца Паскевича значится
в шестерке наиболее весомых из
эвакуированных в Москву.
Что же Пашуканис привез в Москву? В
отчете Музейного отдела
Наркомпроса утверждается: "В
Гомеле во время бунта произошел
пожар во дворце графа Паскевича-Эриванского.
Сотрудник отдела Пашуканис
бросился спасть художественные
ценности, которыми были
переполнены дом и его боковые
флигели. Дом удалось отстоять от
огня. Под его руководством все это
было спасено. Затем сокровища
дворца - около ста пудов золота и
серебра (подчеркнуто мною. - Е.К.)
были перевезены в Москву и сданы в
Исторический музей".
Вдумайтесь в эту ошеломляющую
цифру - около ста пудов, то есть 1.600
килограмм золота и серебра. В
монетах, драгоценностях, изделиях
прикладного искусства, в фамильных
сервизах, в неповторимых
художественных произведениях! К
сожалению, теперь немногое
осталось в музее. Большая часть
привезенного Пашуканисом пошла на
покупку хлеба, машин, оружия. В те
двадцатые годы и позже - в тридцатые,
сороковые...
В конце девятнадцатого года
фамилия Пашуканиса исчезает из
протоколов заседаний Коллегии
Музейного отдела и из других его
документов. Вначале меня это
удивило, затем пришли тревожные
догадки. Такое зловещее умолчание
не могло быть случайным. Что же
произошло с видным сотрудником
Музейного отдела, только что
триумфально доставившего в Москву
огромные богатства и
удостоившегося за это похвал и
поощрения? По крайней мере, в
бумагах Центрального
Государственного Архива РСФСР, где
хранится фонд Музейного отдела
Наркомпроса ответ на этот вопрос я
не нашел.
А не просмотреть ли мне архив
Государственной Библиотеки СССР
имени В.И.Ленина, основой которой
устал в 1924 году Румянцевский музей?!
Напомню, что Викентий Викентиевич
работал здесь помощником Ученого
секретаря. Так и сделал. Сколько
документов пересмотрел - и все без
толку. Наконец - нашел! В личном деле
выдающегося ученого-книговеда,
филолога, профессора Николая
Петровича Киселева. Обнаружил
черновые наброски мандатов, ему
выданных 12, 16 и 21 января 1920 года.
Сказано в них: "Выданы Ученой
Комиссией Государственного
Румянцевского музея заведующему
общим отделом Н.П.Киселеву для
осмотра и вывоза в музей имущества
и, прежде всего, ценной библиотеки
арестованного помощника Ученого
секретаря В.В.Пашуканиса,
находящихся на Большой Никитской, в
доме 17..."
Уж кому-кому, как не Николаю
Петровичу Киселеву было знать о
библиотеке Пашуканиса! Ведь он,
один из ближайших друзей Викентия
Викентиевича, бывал в его доме еще
студентом Московского
университета, а позже будучи
внештатным сотрудником и
переводчиком издательства "Мусагет".
Книги, им переведенные, также
хранились у Пашуканиса.
Встретились мне и письма Киселева,
направленные Викентию
Викентиевичу в 1909-1910 годах, письма с
изъявлением самых теплых чувств и
непременно оканчивающихся словами:
"Крепко Вас обнимаю и целую..."
А в 1918 году по ходатайству Николая
Петровича Пашуканис принимается на
работу в Румянцевский музей. И вот
теперь Киселеву предстояло
перевезти в музей эти, столь ему
знакомые, но уже "бесхозные"
книги, выполнив тем самым последний
долг для друга своего.
Вдруг вспомнил я, что как-то в
Ленинке попалась мне в руки книга
калужского краеведа и библиофила
Дмитрия Ивановича Малинина "Калуга"
с дарственной надписью: "Многоуважаемому
Викентию Викентиевичу Пашуканису
на добрую память от автора. 19.VI.1919
года. Калуга". Вот, оказывается,
какими горестными путями она
попала из библиотеки Пашуканиса в
главную нашу книжную сокровищницу.
Наверное, и другим читателям
встречались томики с подобными
дарственными или же с автографами
их бывшего владельца. Теперь,
знайте, как они сюда попали. А если
увидите роскошный фолиант с гербом
графа Паскевича-Эриванского, то
сообщаю Вам, что он - из 350 раритетов,
буквально выхваченных из огня
Пашуканисом и доставленных в
Румянцевский музей.
Судьба библиотеки Пашуканиса. как
будто бы прояснилась. Но вот что
случилось с огромной его
перепиской? С письмами, посланными
Викентию Викентиевичу Блоком, А.Белым,
Брюсовым, Северяниным, многими
другими литераторами - авторами "Мусагета",
его друзьями. Только по моим
подсчетам, в 1914-1917 годах Блок
направил ему четырнадцать (!!) писем
- писем деловых, раскрывающих его
издательскую кухню, важных для него,
а также, вероятно оценивающих
произведения тех или иных поэтов, в
частности А.Белого с
высказываниями о литературе,
издательском деле, о многом другом.
Где теперь они, эти бесценные
документы? Их участь неизвестна...
С помощью ветеранов Ленинской
библиотеки и путями весьма
затейливыми раздобыл я номер
телефона - знаете кого? - дочери
Пашуканиса - Ариадны Викентиевны
Пашуканис-Губарь. Представляете
мое волнение, с каким я ей позвонил.
Подошла, судя по голосу, очень
пожилая и, видимо, больная женщина.
Мой звонок ее не обрадовал.
Напротив, долго и настороженно
выспрашивала она, от кого я узнал ее
телефон, зачем я обращаюсь к ней и
нужно ли вообще ворошить давнюю
историю с ее отцом.
Еле-еле я ее разговорил. Отвечала
она неохотно и узнал я от нее
немного. Викентия Викентиевича
арестовали сотрудники ВЧК в конце
1919 года. За что? Ариадна Викентиевна
не могла сказать, и, похоже, не
стремилась о том узнать. Ее понять
можно - вполне естественный
человеческий интерес к судьбе отца
доставил бы ей крупные
неприятности. Поэтому в разговоре
со мной она остерегалось сказать
лишнего, тщательно подбирал слова.
Сообщила лишь, что отец умер в
тюрьме 20 января 1920 года. При каких
обстоятельствах? Ответа я не
получил. Добавила еще, что в 1937 году
был арестован и расстрелян
двоюродный брат отца - видный юрист
Евгений Брониславович Пашуканис,
занимавший в то время большой пост
в Советском правительстве, он был
заместителем наркома юстиции СССР.
Поэтому фамилия Пашуканисов на
плохом счету в определенных
ведомствах.
Когда я взялся за эту статью, то
вновь позвонил Ариадне Викентиевне.
Но, увы, мне ответили незнакомые
люди, которые ничего не ведали о
каких-то Пашуканисах...
Редакция газеты "Советская
культура", в которой я работал,
послала запрос в Комитет
Государственной безопасности СССР.
Оттуда сообщили, что "Викентий
Викентиевич Пашуканис... арестован
12 декабря 1919 года по обвинению в
контрреволюционной деятельности и
постановлением тройки ВЧК от 13
января 1920 года был приговорен к
расстрелу. Сведений об исполнении
приговора не имеется. Следственное
дело по обвинению В.В.Пашуканиса
направлено в Прокуратуру СССР для
проверки обоснованности его
осуждения и с просьбой о
результатах рассмотрения
уведомить редакцию".
И вот звонок из Прокуратуры СССР:
- У нас находиться следственное
дело Пашуканиса, можете приехать и
с ним ознакомиться. Будет ли он
реабилитирован? Безусловно.
Никакого состава преступления в
его деле не обнаружено...
Надо ли говорить, с каким волнением
я взял в руки старую пожелтевшую
папку за номерами Н-21904 и 455, с
надписью: "ВЧК. Дело на
Пашуканиса Викентия: Викентиевича,
эмиссара Коллегии по делам музеев
Народного Комиссариата
Просвещения". Открываю ее и
первый документ, который я увидел -
ордер № 211 от 12 декабря 1919 года на
арест В.В.Пашуканиса, проживающего
в Москве, на Б.Никитской, в бывшем
доме Зонова, и обыск в его квартире.
Это произвел по приказу
Председателя Особого отдела ВЧК К.Ландера
сотрудник Чрезвычайной Комиссии
Лукин. Приложены протоколы обыска.
Конфискованы деньги в сумме 19.637
рублей (по тем временам не так уж и
много), 25 золотых и серебряных вещей:
кольца, крестики, столовые приборы,
монеты, медальоны и другие предметы,
в основном, дешевые, судя по
указанной их оценочной стоимости.
Лукин забрал также бумаги,
относящиеся к деятельности "Мусагета"
несколько писем (нет, нет, не Блока!),
мандаты и другие документы,
относящиеся к работе Пашуканиса в
Музейном отделе. Что-либо его
компрометирующее среди них найдено
не было.
В протоколах указаны были пять
ящиков с книгами, но поскольку они
не являлись каким-либо "криминалом",
то были оставлены на квартире
арестованного. К ним я еще вернусь,
ибо они совершенно неожиданно
стали важным "обвинительным
материалом" (!?) против их
владельца...
В чем же обвиняли Викентия
Викентиевича? Перелистываю бумаги,
которые, в основном, и к делу-то не
относятся, перечитываю протоколы
допросов, очных ставок с людьми,
привлекавшихся вместе с ним "по
делу о контрреволюционном
Национальном Центре". Выясняю:
следователь, тот же, К.Ландер,
утверждает, что на квартире
Пашуканиса состоялась встреча
представителей двух
контрреволюционных организаций:
Председателя Объединенного
Комитета государственных служащих
К.И.Тихоцкого и руководителя какой-то
военной группы А.Флейшера. Сам
Викентий Викентиевич отрицал свое
участие в этой встрече. Он заявлял,
что Тихоцкий, которого он знал еще
задолго до революции, дважды
заходил к нему для покупки книг,
оставшихся у его, вероятно, от "Мусагета".
Последний раз - со своими, как он
полагает, знакомыми - мужчиной и
женщиной, которых Пашуканис видел
впервые. О чем они говорили? Весь
разговор он не слышал, так как
пришел к концу встречи.
Арестованный Тихоцкий на очной с
ним ставке сказал (привожу запись
протокола): "Мне трудно судить о
содержании разговора, поскольку он
происходил между совершенно
случайными людьми, которых я увидел
на квартире Пашуканиса, куда зашел
купить книги. Я также не имею
никаких оснований подозревать
хозяина квартиры к принадлежности
к этим людям. Точно также, как и к
разговору, который там велся... Весь
разговор произвел на меня
впечатление обычной обывательской
болтовни о каком-то якобы
готовящемся восстании, о котором
тогда много говорили в Москве...
Единственным свидетелем-обвинения
стала художница А.В.Лепилова-Богословская,
та самая женщина, которая пришла с
Флейшером на квартиру Пашуканиса и
была участницей злополучного
разговора. Викентий Викентиевич на
очной ставке отрицал какое-либо с
ней знакомство. "По-моему, у
Тихоцкого была организация, -
показала она, - и Пашуканис туда
входил..." Однако не приводит не
единого подтверждения столь
неопределенному ("по-моему..."),
подозреваю, вынужденного признания.
Именно эти ее слова послужили
главным "доказательством"
контрреволюционной деятельности
Пашуканиса. Оно было настолько
хлипким, настолько слабым, что
Ландер в обвинительном заключении
инкриминировал Викентию
Викентиевичу лишь встречу на его
квартире представителей
антисоветских организаций.
Ландер понимал, что этого было мало
для вынесения смертного приговора.
Поэтому добавляет еще один "криминал",
связанный с ... книгами?! С теми
самыми, в пяти ящиках, оставленных
Лукиным на квартире арестованного,
как не имеющих никакого отношения к
его "делу". Они пригодились
следователю. Посмотрите, как он их
"обыгрывает". Привожу его
запись из обвинительного
заключения: "Пашуканис собирал
старинные книги, гравюры и т.д.,
которые он мог достать, как член
Музейного отдела и делал это в
целях личной наживы. Он торговал
книгами, которые должен быть сдать
в музей или библиотеку". И это
обвинение относится к человеку,
который спас и передал государству
многие килограммы золота, серебра,
драгоценностей, сотни книг, картин,
гравюр, изделий прикладного
искусства! Какая вопиющая
несправедливость!
Тем более, что Ландер не указал, о
каких книгах, гравюрах "и т.д."
идет речь. Ничем не доказал, что они
поступили к Пашуканису, как к
сотруднику Музейного отдела и "в
целях личной наживы". Он, похоже,
сознательно игнорировал
общеизвестный факт - Пашуканис был
владельцем крупного издательства
"Мусагет", поэтому у него
оставались книги, в нем выпущенные,
которые он мог и продать.
Игнорировал и то, что арестованный
обладал прекрасной библиотекой, в
которой имелись старинные тома. Это
не считалось чем-то
контрреволюционным. Словом,
обвинения были настолько
бездоказательны, настолько нелепы,
что серьезно о них говорить-то
нельзя.
- Сплошная "липа", - заметил
сотрудник Прокуратуры СССР,
знакомящий с делом Пашуканиса!
Тем не менее "тройка ВЧК",
состоявшая, очевидно, из таких же
"Ландеров", проштамповала
смертный приговор.
Кстати, где же сам приговор,
подписанный членами "тройки"?
Где документ об его исполнении? Их в
деле не оказалось. Куда они
подевались? Похоже на то, что кто-то
совершенно не случайно их из папки
изъял. Кто-то не хотел, чтоб они
попались кому-то на глаза. Были ли к
этому основания? Были. Викентия
Викентиевича пытались спасти.
Обнаружил я в папке телефонограмму
Заведующей Музейным отделом
Наркомпроса Н.И.Троцкой за № 10.968,
направленной в Особый отдел
Всероссийской Чрезвычайной
Комиссии 16 декабря 1919 года. Наталия
Ивановна настаивала на
освобождении Пашуканиса (под
поручительство Румянцевского
музея), как ценного специалиста, к
тому же занятого выполнением
важных поручений руководства
Музейным отделом. В ВЧК ее
ходатайство могли оставить без
всякого внимания, если б Троцкая не
была женой Льва Давидовича
Троцкого, второго лица в советском
государстве, наркома по военным и
морским делам, Председателя
Ревоенсовета. Хотя руководители
ВЧК и недолюбливали его, но не могли
с ним или с его женой не считаться.
Поэтому, вероятно, и затянули почти
на месяц исполнения приговора,
ожидали "удобного" момента.
Поэтому и упомянутые документы
вытащили из папки. Они-то
существовали, поскольку на них и
сослался в своем письме в редакцию
Комитет Государственной
Безопасности.
...Трагическая судьба выпала на долю
Викентия Викентиевича Пашуканиса,
одного из энергичнейших эмиссаров
Музейного отдела Наркомпроса,
спасшего в "окаянные дни"
огромные историко-художественные и
книжные богатства нашей страны. Его
имя должно войти в историю
отечественной культуры.