Книжное
дело в России XIX - начала XX в.: Сб. науч. тр. СПб., 2004. Вып. 12. С. 40 -
56.
Предысторию «Мусагета» составили собрания в 1903–1906 гг.
кружка «аргонавтов», членами которого были главным образом студенты московских
учебных заведений. Из будущих «мусагетцев» в кружок входили Андрей Белый (Б. Н.
Бугаев), В. В. Владимиров, Н. П. Киселев, Эллис (Л. Л. Кобылинский), К. Ф.
Крахт, В. О. Нилендер, А. С. Петровский, А. П. Печковский, Г. А. Рачинский, С.
Я. Рубанович, М. И. Сизов и С. М. Соловьев. Инициаторами и учредителями
«Мусагета» стали Белый, Эллис и Э. К. Метнер.
Не
располагая сколько-нибудь определенной программой, «аргонавты» тем не менее
обнаружили готовность к коллективным печатным выступлениям по широкому кругу
вопросов. В 1906 г. возникает проект издавать сборники «Арго», на страницах
которых художественные сочинения соседствовали бы с выступлениями по проблемам
философии, мистики, науки и общественности [1]. В 1907 г. этот замысел приобрел
иные организационные контуры: книгоиздательство и журнал [2]. С просьбой о
финансировании предприятия Метнер обратился к М. К. Морозовой, дружившей с ним и
его братом, композитором Н. К. Метнером, но она выразила сомнение в способности
лиц, намеченных в состав редакции, к длительной совместной работе [3], и проект
был отложен. Вернуться к нему заставил журнальный кризис 1909 г.: доживали свой
век «Весы», в которых сотрудничали Белый и Эллис, и «Золотое руно», где
печатался Метнер. Идеей журнала, имеющего целью «искание образа новой
<...> религиозно-философско-художественной культуры» [4], Метнер
попробовал увлечь С. А. Кусевицкого, однако тот, поразмыслив, сослался на
временные денежные затруднения.
В
августе 1909 г. Метнер, гостя в Пильнице (Саксония) у своей подруги Гедвиги
Фридрих и ее родителей, добивается их согласия финансировать предприятие под
его руководством. Извещая москвичей об успехе, Метнер писал, что
книгоиздательство может открыть свои действия сразу, а с журналом предлагал
погодить, поскольку не собирался подолгу жить в Москве, как того потребовало бы
руководство периодическим изданием, и не чувствовал себя в состоянии
немедленно сформулировать его программу, а в Белом и Эллисе видел скорее
активистов и энтузиастов, чем идеологов. Москвичи, однако, были слишком
воодушевлены перспективою журнала, обещавшего стать влиятельным уже благодаря
наследованию подписчиков «Весов» и «Руна», чтобы легко смириться с его
отсрочкой. Эллис призывал Метнера поспешить c основанием журнала, пока этого не
сделал В. Я. Брюсов: «Тогда мы будем опять в кабале, как были в „Весах”. Не
участвовать вовсе будет немыслимо, а гегемония будет снова и уже безвозвратно
утрачена» [5]. Вняв просьбам, Метнер соглашается на выпуск журнала уже с 1910
г., и Белый со рвением отдается организационным хлопотам.
Чтобы
журнал не выглядел очередным декадентским органом, было решено свести исходный
девиз группы – «символизм и культура» – ко второй его части и пригласить к
сотрудничеству именитых ученых. Обеспечить их согласие Белый считал невозможным
без посредничества «веховцев»: правда, на предварительных переговорах они
выставили условием своего участия предоставление им суверенитета, но, рассуждал
Белый, их можно будет «впоследствии выжить» [6]. Петровский находил такую
тактику рискованной: «веховцы», указывал он, способны узурпировать журнал, а
если их «выжить», то «они уйдут с „письмом в редакцию”, уводя за собой
профессоров» [7]. Альянсу с «веховцами» воспротивились Метнер и Эллис,
презиравшие славянофильское богоискательство и либерализм всех оттенков. Крайне
неодобрительно Метнер отнесся и к глобализации журнального замысла, ставящей
под угрозу издание книг. Недовольный обилием лиц, привлекаемых Белым к
сотрудничеству, Метнер напоминал ему, что «все дело затевается по двум
основаниям: 1) хочется сделать попытку провести в жизнь наше заветное; 2)
хочется дать возможность нам троим (и только нам троим), Вам, Эллису и
мне, улучшить наше материальное положение» [8].
По
возвращении в Москву Метнер настоял на том, чтобы журнал был отложен (под
названием «Труды и дни» он начнет выходить с 1912 г.) и чтобы «Мусагет» открыл
действия выпуском, во-первых, книг своих основателей – «Символизма» Белого,
«Русских символистов» Эллиса и «Модернизма и музыки» Метнера, во-вторых, серии
сборников статей о творчестве Н. К. Метнера, А. Н. Скрябина, С. В. Рахманинова
и, в-третьих, русского издания международного философского журнала «Логос».
Книги Белого и Эллиса, хотя и не стали «мусагетским» дебютом, увидели свет в
1910 г., Метнера – только в 1912 г., а проект сборников реализован не был – как
писал Метнер, «вследствие лени и бездарности музык. критиков» [9].
Что
же касается «Логоса», то в ноябре 1909 г. Метнер заключил с его редакторами С.
И. Гессеном и Ф. А. Степуном договор, по которому «Мусагет» брал на себя выпуск
со следующего года русской версии журнала. Это отвечало претензиям «Мусагета»
на респектабельность: в «Логосе» объявлялось о ближайшем участии видных русских
ученых. За четыре года партнерства «Логоса» с «Мусагетом» свет увидело девять
номеров журнала со статьями 18 российских и 19 зарубежных авторов, в том числе
В. Виндельбанда, Н. Гартмана, Э. Гуссерля, Б. Кроче, Г. Зиммеля, Г. Риккерта и
К. Фосслера. Цена привлечения «профессоров» оказалась тою же, что и при
переговорах с «веховцами»: Метнеру, кооптированному в члены русской редакции
журнала, сразу дали понять, что в его идейном руководстве не нуждаются.
(Вопреки надеждам Метнера сближение «Мусагета» с «Логосом» не принесло
международной известности Белому как теоретику искусства: его участие в журнале
профессиональных философов оказалось эпизодическим.)
Заметно
выделяясь на модернистском ландшафте масштабами философской активности,
«Мусагет» не знал себе равных и по степени вовлеченности своих сотрудников,
прежде всего из числа «аргонавтов», в оккультное движение эпохи. Следствием их
интереса к соответствующей проблематике явилась книжка Сизова (под псевд. М.
Седлов) «Цезарь Ломброзо и спиритизм», а главное, серия «Орфей», под маркой
которой в 1910–1914 гг. свет увидели переводы «Одеяния духовного брака»
Рейсбрука, «Фрагментов» Гераклита, «Проповедей и рассуждений» Экхарта,
«Цветочков Святого Франциска Ассизского», «Увеселений премудрости о любви супружественной»
Сведенборга и «Aвроры» Беме. В той же серии планировалось выпустить переводы
орфических гимнов, «Гимнов к ночи» Новалиса, либретто «Парсифаля» Вагнера
и трактата Лао-цзы «Тао-те-кинг» [10]. Идейно-тематически к выпускам «Орфея»
примыкали переводы «Ангелли» Словацкого и «Серафиты» Бальзака [11].
Куратором
«Орфея» был В. И. Иванов, идеолог религиозно-мистического (в его терминологии
«реалистического») направления в символизме, родословную которого он возводил к
античной мистериальной и христианской эзотерической традициям, а не к поэзии
французских символистов и «парнасцев», как это делал Брюсов, лидер
эстетического («идеалистического») направления. Во фракционной борьбе
символистов Белый и Эллис принимали деятельное участие: в период службы у
Брюсова – на его стороне, с началом «мусагетского» периода – на
противоположной. Во избежание конфликта с влиятельным Брюсовым было решено
предложить ему «хотя бы слабую „ношу“ в Мусагете» [12], каковое сотрудничество
выразилось в издании с его предисловием, примечаниями и сопроводительными
очерками перевода книги Ж. Орсье «Агриппа Неттесгеймский, знаменитый авантюрист
XVI в.», а также в анонсировании его комментированного перевода поэмы
«Евхаристикон Богу» Паулина из Пеллы. Но, например, в «мусагетской» поэтической
«Антологии» 1911 г., задуманной как подчеркнуто внепартийное издание,
творчество Брюсова представлено не было, а отрывки из его книги «Miscellanea»
редакция «Трудов и дней» отклонила.
Партнерство
«Мусагета» с Ивановым оказалось, напротив, весьма интенсивным: здесь увидел
свет его сборник «Борозды и межи» и планировалось, помимо переложений Новалиса,
издать монографию «Эллинская религия страдающего бога»; ивановские стихи были
включены в «Антологию» и в издание перевода Беме, статьи печатались в «Трудах
и днях» и «Логосе». Однако обнаруженные Ивановым тенденции к автократии
заставили Метнера сформулировать следующий принцип сотрудничества с ним:
«аннексируя творчество Вячеслава, устраняя в то же время деспотическое влияние
его на общий характер издательства» [13]. Выговаривая Белому за уступчивость
авторам из ивановского круга, но далеким «Мусагету», Метнер иронизировал: «Если
бы я следовал дальше тем обещаниям, которые Вы только по слабости воли
раздавали направо и налево, то мы издали бы, наверное, сборник стихов Юрия
Верховского, затем Валериана Бородаевского» [14]. Ирония оказалась напрасной:
«Мусагет» опубликует и «Уединенный дол» («На лоне родимой земли»)
Бородаевского, и «Стихотворения» Верховского, т. е. отступит от принципа,
принятого в организационный период: издавать авторские книги только «своих»
поэтов.
Этот
принцип был нарушен также тем, что, помимо трехтомных поэтических собраний
Блока (и его же «Театра»), «Апреля» и «Цветника царевны» Соловьева, «Stigmata»
и «Арго» Эллиса (и его же перевода «Стихотворений в прозе» Бодлера), «Мусагет»
выпустил «Собрание стихов» З. Н. Гиппиус. Но если последняя книга была
опубликована по тактическим соображениям («отмежевываясь от Мережковских, не
делая их в то же время врагами» [15]), то сборники рассказов и критических
статей Гиппиус к изданию приняты не были: беллетристику «Мусагет» не печатал
вовсе, а в отношении критики как дающей об издательской идеологии более
отчетливое представление, чем поэзия, правило публиковать книги только «своих»
соблюдалось неукоснительно [16]. (А. М. Кожебаткин, секретарь «Мусагета» в
1910–1912 гг., освоившийся в литературном мире благодаря этой должности и
основавший в 1910 г. собственное издательство «Альциона», был, напротив,
равнодушен к фракционной борьбе и чужд репертуарного ригоризма: он выпустил в
свет отклоненные «Мусагетом» рассказы Гиппиус, брошюру Шагинян о творчестве
Гиппиус и монографию Брюсова «Краткий курс науки о стихе», довел до корректуры
его «Поэмы» и запланировал к выпуску «Miscellanea», каковая практика была
сродни той, что описала очевидица закулисной истории первых символистских
книгоиздательств: «Вещи, отвергнутые „Скорпионом“, радушно принимались
„Грифом“» [17].)
Если
символизм в «мусагетском» девизе «символизм и культура» трактовался по Иванову
– как метод преображения, а не просто изображения реальности, то под культурой
понималась прежде всего западная интеллектуально-духовная традиция, что
напоминало программные установки уже не Иванова, а Брюсова, пропагандиста новых
европейских веяний: среди изданных «Мусагетом» книг переводы составляли треть,
а среди помещенных в «Логосе» статей – половину. Отличие «мусагетского»
западничества от платформ иных модернистских предприятий неславянофильского
толка состояло в утверждении «примата германской культуры как несравненно более
насыщенной элементами религиозными и философскими, нежели культура романская»
[18]. По Метнеру, именно германская культура в вершинных своих проявлениях
представляла собою идеальный синтез искусства, науки и религии, наследующий древнегреческому
синкретизму (почему названием издательства и стало прозвище Аполлона как
водителя богинь искусства и науки) и подлежащий усвоению русской культурой,
находящейся в стадии становления.
Ревнуя
о «тесной связи обеих культур» [19], Метнер культивировал ощущение опасности,
исходящей от общего для немцев и русских «врага» – евреев, и проповедовал
«открытую культурную борьбу с вторжением чуждых элементов юдаизма в
европейские, особенно германославянские идеалы» [20]. Антисемитские выступления
Метнера получили поддержку «мусагетцев», в том числе печатную – восторженную у
Белого [21], осторожную у Иванова [22]. По инициативе Метнера в «Мусагет» были
опубликованы переводы «Арийского миросозерцания» Х. С. Чемберлена, «Веданты и
Платона в свете Кантовой философии» П. Дейссена и «Вибелунгов» Вагнера, причем
работа Дейссена анонсировалась как «введение в миросозерцание индоарийцев»
[23], а в предисловии к «Вибелунгам» Метнер сообщал о признании современной
этнографией факта «ближайшего расового родства между чистыми
„германцами“ и чистыми „славянами“» и заявлял о своем пристрастии к
«саксонскому (т.е. типичному славо-германскому) искусству» [24].
Вместе
с тем, когда А. К. Топорков, активный сотрудник «Трудов и дней», прочитав
перевод «Вибелунгов», вознамерился «написать что-либо подобное, но только в
русском духе» [25] и изложил план работы под названием «Идея славянского
возрождения», Метнер не согласился на ее публикацию «Мусагетом» [26], зная, что
выступления на эту тему неизбежно сопровождаются выпадами по немецкому адресу,
как например у Соловьева, принадлежавшего к числу «своих», но пережившего
идейную эволюцию, о которой Метнер отзывался лаконично: «Соловьев бросает камни
в Гете и в Вагнера и проповедует славянский ренессанс» [27]. В свою очередь
Соловьев, откликаясь на книгу Метнера о Гете [28], отчитает автора за
высокомерное отношение к русским [29].
Задаче
пропаганды немецкой культуры был подчинен репертуар серии «Орфей» –
упомянутые издания Экхарта и Беме, «двух вершин германской мистики» [30], и
проекты переводов «Гимнов к ночи» и «Парсифаля». Вне серии свет увидел перевод
«Проблемы формы в изобразительном искусстве» и собрания статей А. Гильдебранда;
анонсировались переводы «Люцинды» Шлегеля, «Театрального призвания Вильгельма
Мейстера» Гете и «Византийской культуры и культуры Возрождения» К. Неймана;
планировалось опубликовать монографию Б. В. Яковенко (с 1911 г. редактора и
ведущего автора русского «Логоса») о Канте; в «Трудах и днях» были заведены
разделы «Goetheana» и «Wagneriana».
Проповедь
германского мистицизма и германского рационализма сделала «Мусагет» оппонентом
двух наиболее влиятельных модернистских институций 1910-х гг. – петербургского
журнала «Аполлон» и московского книгоиздательства «Путь». Поборники
неангажированного искусства, поэты «Aполлонa» отдавали предпочтение «острому
галльскому смыслу», видя в нем антитезу «сумрачному германскому гению» –
источнику неприемлемых для них мистических претензий русского символизма.
Публицисты «Пути» (в том числе «веховцы», которые в свое время не получили
доступа в «Мусагет» и теперь финансировались Морозовой, отказавшей «мусагетцам»
в аналогичной поддержке [31]) отстаивали преимущество самобытной русской мысли
перед научной европейской, главным образом немецкой. Борьба «мусагетцев» с ревнителями
«одностороннего эстетизма» и «философского национализма», однако, сильно
уступала по своему накалу модернистским дискуссиям 1900-х гг. – потому, в
частности, что к началу выхода «Трудов и дней», пригодных для полемики с
«Аполлоном», вопрос о верности «заветам символизма» утратил былую остроту, а
«путейцы» после прекращения в 1910 г. «Московского еженедельника» Морозовой не
располагали собственным периодическим органом для отражения атак «Логоса».
Баталии
с эстетствующими петербуржцами и славянофильствующими москвичами не только
недостаточно способствовали сплочению «мусагетских» сил, но порою вели к их
разобщению. Так, Иванов, еще в 1910 г. обвиненный Эллисом в «хитром
дипломатизировании» между «Мусагетом» и «Аполлоном» [32], не раз высказывал свое
неудовольствие «мусагетскими» действиями, ущемлявшими, по его мнению, интересы
петербуржцев, а переехав в 1913 г. в Москву, все больше сближается с
«путейцами», особенно с В. Ф. Эрном – главным оппонентом русского «Логоса».
Куда более серьезные последствия для деятельности «Мусагета», чем его «внешние»
конфронтации, имели междоусобные распри, показавшие иллюзорность надежд на то,
что дружеские отношения могут служить фундаментом для совместной работы, а
провозглашенный Метнером «германизм» – общим знаменателем разнонаправленных
устремлений «мусагетцев».
Не
оправдалось и ожидание, что фактором консолидации «мусагетских» философов и
мистиков станет творчество Белого, который в своих сочинениях смело пользовался
терминологией как научных дисциплин, так и оккультных доктрин и сочетал анализ
с наитием. Более того, именно Белому суждено было стать главным возбудителем
внутрииздательских конфликтов. Еще на этапе основания «Мусагета», напуганный
реакцией прессы на изобличение Эллиса в порче книг библиотеки Румянцевского
музея, Белый писал Метнеру: «Леву исключаю из всего» [33]. Метнер был против
такого способа упрочения репутации будущего предприятия: «Я считаю Эллиса
крайне нужным и ценным человеком <...> дать ему погибнуть было бы
непростительною жестокостью, а он погибнет непременно, если увидит, что друзья
его покинули» [34]. Однако жаловаться на Эллиса и отмежевываться от него Белому
придется еще не раз – как, впрочем, и защищать Эллиса от критики Метнера в
периоды осложнения собственных отношений с последним.
Мечтавший
на заре «Мусагета» о том, что «мы возьмем дирижерскую палочку культуртрегерства
в России в свои руки» [35], Белый спустя год с небольшим становится ярым врагом
культуртрегерства и западничества. Получив осенью 1910 г. «мусагетскую»
субсидию на сочинение романа, Белый вместе с А. А. Тургеневой отправился в вояж
по Средиземноморью. Житейская непредприимчивость путешественников значительно
увеличивала расходы против предполагаемых, а план Белого покрыть долг
«Мусагету» гонорарами за публикации в русской периодике своих путевых очерков
[36] не осуществлялся: пристроить в печать удалось лишь малую их часть, – и
Белый обвинял «мусагетское начальство» в равнодушии к его судьбе. В письмах к
Петровскому он негодовал на «буржуазность» и «немецкую экономию» Метнера и
восклицал: «Хочу России со всеми ее некультурностями» [37], а Морозовой
сообщал, что возвращается на родину «полемически настроенный против Мусагетской
платформы» [38]. Морозова сочувствовала его новым убеждениям: «Ваша Святая
Святых, то, где все решается, – это не в Мусагете, тут Вы „русский“» и
ободряла: «Но для этого у вас есть друзья и вне Мусагета» [39]. Чтобы удержать
Белого от перехода в стан «мусагетских» противников, Метнер во второй половине
1911 г. возрождает журнальный проект.
Если
Белый мотивировал свои выпады против культуры ее высокомерным европоцентризмом,
то Эллис видел в ней антитезу живому религиозному деланию. В 1911 г. он
отправляется в Германию, чтобы быть ближе к своему кумиру – Р. Штейнеру, главе
немецкого отделения Теософского общества. В 1912 г. Белый последовал его
примеру. Оба требуют от Метнера превратить «Мусагет» в трибуну пропаганды
теософской доктрины, поскольку последняя идеально отвечает их нынешнему
умонастроению и поскольку в рядах теософов состоят многие из ближайших
«мусагетских» сотрудников. Но Метнер, бывший невысокого мнения о Штейнере,
решительно противится изменению старого – общекультурного, адогматического и
германофильского – издательского курса на новый, который ему представляется
сектантским и антигерманским.
Оказавшись
в Германии, Эллис и Белый столкнулись с тем, что априорно сложившееся у них
представление о немецкой культуре не соответствовало ее действительному
состоянию, насколько обоим удавалось о нем судить, вращаясь исключительно в
теософском кругу и преимущественно в русском его секторе (оба плохо владели
немецким). Из несовпадения ожидаемого с доступным наблюдению делался вывод о
том, что великая немецкая культура кончилась и что «в это ужасное время один
голос, как труба, зовет и вещает о тайнах извечных, о тайнах, на к-рые лишь
намекали романтики, Гете и Вагнер» – голос Штейнера [40]. Прославление Штейнера
за счет «мусагетских» кумиров вызывало негодование Метнера: «Мусагет должен
остаться верным Канту, Гете, Вагнеру или его существование есть ложь, есть
фикция» [41].
«Во
всем штейнерьянстве, – писал Метнер Морозовой, – нет почти ничего германского»
[42]. В том же убеждал Морозову и Белый, понимая под «германизмом» отсутствие
подлинной религиозности и пытаясь преодолеть предубеждение «путейцев» к
Штейнеру. Но для них теософский извод религии был не более приемлем, чем
неокантианский извод философии: «мусагетское» культуртрегерство понималось как
пропаганда двух модных немецких течений, равно угрожающих русской самобытности,
– нет нужды, что «мусагетские» мистики и философы плохо ладили друг с другом. А
между тем их конфронтация обострялась – по мере дрейфа Белого от западничества
и Риккерта к славянофильству и Штейнеру. В 1910 г. он восклицал: «Да
здравствует научная философия (Логос), разбивающая старые стены культуры» [43]
и защищал «Логос» от критики Эрна, заявляя, что в ней «крайнему Западу
противопоставлен все еще средний Восток» [44]. В 1911 г. Белый сам все
более склоняется к «среднему Востоку», а в 1912 г. на страницах «Трудов и дней»
вовсю атакует неокантианство – с позиций славянофильского и теософского
антирационализма. Метнер, отношение которого к неокантианству было
настороженным (когенианство он считал иудаистской ревизией Канта, а
риккертианцев порицал за равнодушие к расовой проблематике), тем не менее
поддерживает «Логос», видя в нем противовес идеологии неохристианского
сектанства – как в «путейской» ее разновидности, так и в штейнерианской.
Соотношение
сил в «Мусагете» изменится в 1913 г., когда Эллис, разочаровавшись в Штейнере и
придя к выводу, что «в России теософия немыслима, оккультизм опасен, а нужна
культура, культура и культура» [45], сочиняет антитеософский памфлет «Vigilemus!».
Белый бурно протестует против печатания этого «пасквиля», но члены
литературного комитета тремя голосами (Киселева, Метнера, Рачинского) против
двух (Белого, Петровского) высказываются за публикацию, и Белый, Петровский и
Сизов покидают «Мусагет». Споры о теософии на этом, однако, не утихли. Вслед за
«Vigilemus!» в 1914 г. «Мусагет» издал книгу Метнера «Размышления о Гете»,
посвященную опровержению работ Штейнера о Гете. Белый ответил Метнеру
сочинением «Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности»,
опубликованном теософским издательством «Духовное знание» [46], и тональность
этого ответа положила конец личным отношениям Метнера и Белого, а поддержка,
которую Белому оказали Петровский и Киселев, побудила Метнера разорвать и с
ними. Одновременно со штейнерианцами «Мусагет» покидают «логосцы»: с 1914 г.
издание их журнала берет на себя петербургское «Товарищество М. О. Вольф».
Отпадение «логосцев» было вызвано не столько их разногласиями с другими
«мусагетцами», сколько тем, что расходы на выпуск журнала оказались
непредвиденно велики и не покрывались сбытом. Намерение «логосцев» погасить
свою задолженность «Мусагету» и вернуться к нему не осуществилось: издание
журнала оборвала война.
Русско-французский
военный альянс против Германии казался Метнеру нонсенсом, ведь «близость
русской души (вообще славянской) и германской гораздо большая, нежели та, что
между славянской и романской или германской и романской» [47]. Не располагая в
годы войны возможностью проповедовать эти убеждения, «Мусагет» воздерживается
от сотрудничества с носителями противоположных. Так, в отличие от
«аполлоновцев», отмечавших подозрительную несозвучность лирики Блока общему
национал-мессианистскому энтузиазму, «Мусагет», ведя переговоры о подготовке
нового собрания его сочинений, ставит следующее условие: «Если Блок за
последнее время печатал или думает печатать стихи шовинистические или
направленные против германцев, то издание его в „Мусагете” является вещью
абсолютно невозможной» [48]. Вместе с тем при общей инфляции европоцентристской
идеологии курс акций немецкой культуры падал особенно стремительно, да и
ценность культуры вообще ставилась под сомнение. Наши дни, писал бывший
«мусагетец» Соловьев, показали, «что культура – благо условное, что идол
культуры и науки давно смердит, что пора заменить этого идола истинным
Богом любви» [49]. «В таких трагедиях и кризисах, какие мы все переживаем
теперь, – полагал Рачинский, – исход один – глубокая религиозная вера во
вселенские начала, а пресловутой „культурой“, на которой должен был быть
построен „Мусагет“, теперь не спасешься!» [50].
Метнер,
разумеется, не мог допустить торжества своих оппонентов – ни тех, кто отрицал
величие германской культуры, ни тех, кто видел единственного достойного ее
преемника в Штейнере. Выехав перед началом войны лечиться заграницу (как и
другие «мусагетцы» – Ахрамович, Белый, Рачинский, Соловьев, Эллис, он страдал
нервно-психическими расстройствами), Метнер стал пациентом К. Юнга. Найдя в
аналитической психологии учение, удовлетворяющее и его представлению об
идеальных пропорциях науки и мистики, и его пониманию германизма и культуры,
Метнер в 1917 г. затевает на деньги своей новой подруги – Эдит Мак-Кормик
(урожд. Рокфеллер) подготовку русского издания избранных трудов Юнга. Первый их
том увидит свет в Цюрихе в 1929 г. под маркой «Мусагета».
Из
двух задач «Мусагета», сформулированных Метнером при его основании: «осторожная
проповедь нашего мировоззрения как цель идеальная и благосостояние трех лиц
(Белого, Метнера, Эллиса. – М. Б.) как цель житейски-материальная» [51],
последняя была осуществлена в большей мере, а применительно к самому Метнеру –
в полной: в 1909 г., приступив к обязанностям руководителя предприятия, он
признавался Фридрих, что в противном случае ему пришлось бы искать себе службу
в провинции [52]. Свой ежемесячный оклад он определил в 200 р., а когда к концу
первого финансового года выяснилось, что надлежит экономить, снизил его до 150
р. Из суммы в 41 250 р., поступившей в кассу издательства с начала операций по
1 января 1912 г., на жалованье Метнеру ушло 4 700 р. Сокращение объема субсидий
в последующие годы не отразилось на окладе Метнера, так что из суммы примерно в
18 тыс. р., полученной «Мусагетом» в 1912–1913 гг., он взял себе пятую часть,
не считая гонорара за «Модернизм и музыку». Помимо того, Метнер ежегодно
получал от Фридрих «резервную» 1 тыс. р. (о чем был осведомлен только его отец,
выполнявший обязанности казначея издательства) и застраховал свое будущее
соглашением с Фридрих о сохранении за ним жалованья в течение пяти лет после
закрытия «Мусагета».
Забота
Метнера о благосостоянии Белого и Эллиса выражалась в том, что они
субсидировались «Мусагетом» и тогда, когда надолго устранялись от работы в нем.
Зачастую эти субсидии носили регулярный характер, но считались не жалованьем, а
выданными заимообразно ссудами, и Метнер неустанно напоминал Белому и Эллису об
их финансовой зависимости от «Мусагета» и запрещал продавать рукописи другим
издателям без его ведома, а часть аванса, выданного Белому петербургским
книгоиздательством «Сирин», подверг секвестру. Тональность, в которой должник
извещался о необходимости возместить ссуды, напрямую зависела от меры его
лояльности. Так, в январе 1914 г., после скандального ухода Белого из
издательства, Метнер сухо писал ему: «Ваш долг Мусагету по официальным книгам,
кот. ведет мой отец, простирается до 3 631 р. 50 к. <...> Соблаговолите
уведомить редакцию, в какой срок и через кого <...> Вы намерены погасить
эту долговую сумму» [53]. Узнав, что в декабре Белый и Метнер, встретившись в
Швейцарии, помирились, отец Метнера высказал предположение: «Это
обстоятельство, однако, тебя заставит продолжать хранить молчание о его долге»
[54]. И действительно, требовать от Белого выполнения соответствующих
обязательств Метнер станет лишь после нового и окончательного разрыва с ним.
Задолженность Белого, на обременительность которой для «Мусагета» Метнер
постоянно сетовал, была, однако, не самой крупной: в 1914 г., несмотря на
отчаянное финансовое положение издательства, Метнер ссудил семью своего брата,
К. К. Метнера, 5 000 р. из «мусагетской» кассы и готов был считать эту сумму
потерянной, а когда выплаты все-таки начались, распорядился покрывать ими
аренду своей и Н. К. Метнера московской квартиры.
Непроизводительное
расходование получаемых от Фридрих субсидий сочеталось с беспечным отношением к
получению прибыли от сбыта «мусагетской» продукции. Так, фактическая
себестоимость изданий, увидевших свет к началу 1912 г., равнялась 34 455 р., и
при реализации их по цене брутто выручка составила бы 34 300 р., но, поскольку
«Мусагет» не располагал собственной лавкой и передавал свою продукцию
книгопродавцам со скидкой в 40 %, дефицит должен был возрасти со 155 до 13 875
р. Фактически же он оказался куда большим: из 20 500 экз., представлявших собою
совокупный тираж изданного за указанный срок, в начале 1912 г. на складе
находилось 11 092, на комиссию было сдано 2 599, бесплатно роздано 3 475 (на
сумму 3 714 р. 72 к.), а продано только 3 334 (на сумму 3 420 р. 05 к.). При
полной распродаже первого и далеко не самого убыточного из «мусагетских»
изданий – сборника стихов Соловьева «Апрель», выпуск которого, считая гонорар
автору, обошелся в 535 р. 95 к., можно было бы рассчитывать на прибыль в 664 р.
5 к. (книга вышла тиражом в 1 000 экз. по цене 2 р. за экземпляр, или, с учетом
скидки книгопродавцам, 1 р. 20 к.), однако почти за два года было продано 164 и
роздано 140 экз., т. е. выручка составила 28 р. 80 к., или 5, 4 % от суммы
понесенных расходов [55]. Предпринимавшиеся время от времени попытки снизить
убыточность значительного успеха не имели, поскольку не затрагивали основ
организации дела, а сводились к сокращению отдельных расходных статей и к
кадровым изменениям.
Вклад
«Мусагета» в культурный процесс эпохи был, однако, далеко не сводим к его
печатной продукции. Когда Степун вспоминал о модернистских редакциях как о
«смеси литературных салонов и университетских семинарий» [56], он имел в виду
прежде всего «Мусагет». В 1910 г. Белый, убеждая Метнера видеть в издательстве
не только «убежище» для его основателей, но и «общественное явление»,
рассказывал об успехе публичного философского диспута и литературного чтения,
состоявшихся в стенах редакции [57]. Эти, порою весьма людные, собрания носили
в первые месяцы регулярный характер («мусагетские среды»). Развернута была и
педагогическая деятельность, поначалу весьма интенсивная. Весной 1910 г.
начинает работу семинар Белого по исследованию ритмики русской поэзии и
принимается решение, что с осени для «юных учеников в классе теории символизма»
[58] будут организованы также занятия по темам «Французский символизм (история,
идеи, форма)» под руководством Эллиса и «Теоретическая эстетика в связи с
гносеологией и историей философии» под руководством Степуна [59]. Сведения о
последнем семинаре, как и о «курсе по Фету (Садовского)» [60], скудны. Что же
касается Эллиса, то он отчасти помимо, отчасти взамен обещанного курса читает
своим воспитанникам о Бодлере и организует кружки по пропаганде Вагнера и
изучению теософии. Руководимые им занятия из «мусагетской» редакции переносятся
в студию скульптора Крахта, которая становится постоянным местом молодежных
собраний.
Неофициально
это объединение, зарегистрированное осенью 1912 г. как «кружок для исследования
проблем эстетической культуры и символизма в искусстве», именовалось «Молодым
Мусагетом», и Крахт, во избежание осложнений со «старшими», выяснял у Метнера,
не считает ли тот «такое название некоторого рода узурпацией или, что еще хуже,
демонстрацией по отношению к Старому Мусагету» [61]. Название недовольства не
вызвало, однако и большого сочувствия к клубной и педагогической деятельности
своих сотрудников Метнер не обнаруживал, хотя и считал ее небесполезной в
качестве рекламы «Мусагету». В отличие от Белого и Эллиса он не находил нужным
поощрять издательскую активность молодежи, полагая, по-видимому, достаточным
уже ее участие в «Антологии». Так, не были удовлетворены просьбы С. П. Боброва
об отдельных изданиях его переводов и искусствоведческих выступлений и о
«мусагетской» марке для его сборника стихов. «Учебник ритма», подготовленный
участниками семинара Белого и намеченный в качестве приложения к «Трудам и
дням», остался в корректуре, а из работ учеников Эллиса отдельного издания
удостоилась только статья С. Н. Дурылина «Рихард Вагнер и Россия», выпущенная к
столетию композитора [62]. Несколько легче «младомусагетцам» удавалось получить
доступ в «Труды и дни», но и здесь их сотрудничество станет сколько-нибудь
заметным лишь с 1913 г., а существенным – после «мусагетского» кадрового
кризиса.
Отдавая
себе отчет в необходимости самостоятельно заботиться о своем будущем, наиболее
активные из «младомусагетцев» затевают вскладчину собственное издательство
«Лирика», которое с весны 1913 до начала 1914 г. выпускает одноименный альманах
стихов (Ю. П. Анисимова, Н. Н. Асеева, С. П. Боброва, С. Н. Дурылина, Б. Л.
Пастернака, А. А. Сидорова, В. О. Станевич и С. Я. Рубановича), поэтические
сборники Асеева, Боброва и Пастернака, «Тайны» Гете в переводе А. А. Сидорова и
«Часослов» (ошибочно озаглавленный «Книгою часов») Рильке в переводе Анисимова.
Тон, взятый ими по отношению к «старшим», был почтительным, о чем
свидетельствует, например, инскрипт на одном из экземпляров альманаха:
«Основателю нашей славной метрополии „Мусагета” – Эмилию Карловичу Метнеру – от
обитателей младшей колонии – „Лирики”» [63]. Такая субординация устраивала, однако,
не всех «колонистов», меньше прочих – Боброва. Недовольный тем, что руководство
«Лирикой» ему, стороннику единовластия и противнику мистицизма, приходится
делить с теософами Анисимовым и Станевич и с энтузиастом внецерковного
православия Дурылиным, а также тем, что последний предлагал включить в новый
альманах «Лирики» произведения «старших», Бобров вместе с Асеевым и Пастернаком
покидает «Лирику» и основывает футуристское издательство «Центрифуга». С этого
времени он позволяет себе пренебрежительно отзываться о новых изданиях «славной
метрополии», однако не порывает с нею и, пользуясь, в частности, ослаблением
контроля Метнера за ее деятельностью, выпускает под маркой «Мусагета» свои
книжки «Новое о стихосложении Пушкина» и «Записки стихотворца».
Возможность
параллельного участия в «Мусагете» и «Центрифуге» обеспечивалась, помимо
прочего, тем, что последняя не столько низвергала символистов, сколько
конфликтовала с другими футуристскими группами и выделялась среди них своей
демонстративной апологией культурной преемственности. Показательно, что первая
авторская книга, выпущенная «Центрифугой», а именно «Лирическая тема» Боброва,
представляла собою переиздание его статьи, обсуждавшейся на заседании «Молодого
Мусагета» и опубликованной в «Трудах и днях» [64]. «Мусагетский» отпечаток
лежал и на позднейшем творчестве его былых воспитанников: стиховедческих
исследованиях Боброва и книговедческих и искусствоведческих – Сидорова, который
еще в 1912 г. печатал в «Трудах и днях» свои эссе по феноменологии книги и
музея [65]. «Мусагетскими» вкусами была отмечена литературная деятельность
Станевич, переводчицы «Эгмонта», и научная – Дурылина, который, работая над
книгой «Гете и русские писатели» [66], сообщал Н. К. Метнеру, что она была
«задумана с мыслью о Вас и Э. К. [Метнере]» [67].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1]
См.: Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е гг. М., 1995. С.128.
[2]
См.: Лавров А.В. «Труды и дни» // Русская литература и журналистика начала ХХ
века, 1905-1917: Буржуаз.-либер. и модернист. изд. М., 1984. С.192. В 1907–1909
гг. обсуждались следующие названия: для книгоиздательства – «Арго», «Искусство
и мировоззрение», «Культура», «Педант», «Плеяды», «Символ», для журнала –
«Амфора», «Вопросы культуры», «Галатея», «Гермес», «Искусство и культура»,
«Культура», «Мнемозина», «Москвитянин», «Московский вестник», «Мусагет»,
«Орфей», «Плеяды», «Полигимния», «Урна», «Эмблема».
[3]
См.: Толстых Г.А. Издательство «Мусагет» // Книга: Исслед. и материалы. М.,
1988. Сб. 56. С. 116.
[4] РО РГБ. Ф. 167, карт. 24,
ед. хр. 17. Л. 1 об.
[5] Там же, карт. 7, ед. хр. 23. Л. 1.
[6] Там же, карт. 2, ед. хр. 6. Л. 3 об.
[7] Там же.
[8] Там же. Ф. 25, карт. 20, ед. хр.
5. Л. 14.
[9] Там же. Ф. 167, карт. 13, ед. хр.
7. Л. 23.
[10] Издана, но вне «Орфея» и без
«мусагетской» марки, была только последняя книга.
[12] РО РГБ. Ф. 167, карт. 13, ед. хр. 6. Л. 17.
[13] Толстых Г. А. Указ. соч. С.
121–122.
[14] РО РГБ. Ф. 25, карт. 20, ед. хр.
7. Л. 10.
[15] Толстых Г. А. Указ. соч. С. 121.
[16] Помимо названных книг Белого,
Метнера и Эллиса, в «Мусагете» увидели свет сборник статей «Арабески» и брошюра
«Трагедия творчества: Достоевский и Толстой» Белого, сборник
историко-литературных очерков Б. А. Садовского «Русская Камена», брошюра
Рачинского «Японская поэзия» и литературоведческие работы С. П. Боброва (см.
ниже).
[17] Петровская Н. Воспоминания // Минувшее. М., 1992.
Вып.8. С. 32.
[18] РО РГБ. Ф. 167, карт. 13, ед. хр.
13. Л. 2.
[19] Там же, карт. 20, ед. хр. 7. Л. 18
об.
[20] Вольфинг [Метнер Э. К.]. Модернизм
и музыка: Ст. крит. и полем. (1907–1910); Прил. (1911). М.. 1912. С. 393.
[21] См.: Весы. 1909. № 9. С. 78–79.
[22] См.: Тр. и дни. 1912. № 4–5. С.
38–43.
[23] Каталог издательства «Мусагет»
(1910–1912). [М., 1912]. С.8.
[24] Метнер Э. «Вибелунги» Вагнера //
Вагнер Р. Вибелунги: Всемир. история на основании сказания. М., 1913. С. XIV.
[25] РО РГБ. Ф. 167, карт. 14, ед. хр.
51. Л. 1.
[26] Книга вышла под псевд. А. Немов в
1915 г. в другом издательстве.
[27] РО РГБ. Ф. 167, карт. 13, ед. хр.
7. Л. 85.
[28] См. ниже.
[29] Соловьев С. Гете и христианство.
Сергиев Посад, 1917. С. 63–66.
[30] Каталог... С. 19.
[31] Утверждение, что Морозова
финансировала «Мусагет» (см.: Письма С. Н. Булгакова к М. К. Морозовой / Публ.,
[предисл.], примеч. Н. А. Струве // Вестн. рус. христиан. движения. 1985. №
144. C. 123, 134; Nivat G. Le statut de l’écrivain en Russie au
début du XXe siècle // Histoire de la littérature russe:
Le XXe siècle: L’age d’argent. Paris, 1987. P. 650; Голлербах Е. К
незримому граду: Религиоз.-филос. группа «Путь» (1910–1919) в поисках новой
рус. идентичности. СПб., 2000. С. 66), ошибочно.
[32] РО РГБ. Ф. 109, карт. 39, ед. хр.
58. Л. 2 об.
[33] Там же. Ф. 167, карт. 2, ед. хр. 3. Л. 1 об.
[34] Там же, карт. 5, ед. хр. 11. Л. 1.
[35] Там же, карт. 2, ед. хр. 8. Л.1.
[36] Предполагалось впоследствие
издать их в «Мусагете» отдельной книгой с иллюстрациями Тургеневой.
[37] ОР ГЛМ. Ф. 7, оп. 1, ед. хр. 33.
Л. 69–69 об., 73 об., 77.
[38] Бойчук А. Г. Андрей Белый и
Николай Бердяев: К истории диалога // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 1992. Т. 51,
№ 2. С. 31.
[39] РО РГБ. Ф. 25, карт. 34,
ед. хр. 5. Л. 4.
[40] Там же. Ф. 167, карт. 7, ед. хр.
70. Л. 3 об.
[41] Там же, карт. 5, ед. хр. 29. Л. 4.
[42] Там же. Ф.171, карт. 1, ед. хр.
52 б. Л. 56.
[43] Там же. Ф.167, карт. 2, ед. хр.
18. Л.9 об.
[44] Утро России. 1910. 15 окт.
[45] Willich H. Lev L.
Kobylinskij-Ellis: Vom Symbolismus zur ars sacra: Eine Studie über
Leben und Werk. München, 1996. S. 129.
[46] Оно было основано в 1912 г.
теософами, в том числе «мусагетскими», и до 1920 г. опубликовало два десятка
книг. Его редакционный адрес поначалу совпадал с «мусагетским», а в конце 1916
г. оба издательства открыли совместный книжный склад, однако характеристика
«Духовного знания» как «мусагетского» отделения (см.: Сarlson M. «No religion
higher than truth»: A history of the theosophical movement in Russia,
1875–1922. Princeton, 1993. P. 100) ошибочна.
[47] РО РГБ. Ф.167, карт. 13, ед. хр.
13. Л. 2.
[48] Блок в неизданной переписке и
дневниках современников (1898–1921) // Лит. наследство. М., 1982. Т. 92, кн. 3.
С. 442.
[49] Соловьев С. Богословские и
критические очерки. М., 1916. С. 135.
[50] Взыскующие града: Хроника част.
жизни рус. религ. философов в письмах и дневниках / Сост., подгот. текста,
вступ. ст. и коммент. В. И. Кейдана. М., 1997. С. 647.
[51] РО РГБ. Ф.167, карт. 5, ед. хр.
13. Л. 1.
[52] Там же, карт. 24, ед. хр. 35. Л.
13 об., 14 об.
[53] Там же, карт. 5, ед. хр. 31. Л.
2–3.
[54] ОР РЦММК. Ф. 132, ед. хр. 2471.
Л. 18.
[55] Данные приводятся и подсчеты
производятся, главным образом, по: РО РГБ. Ф. 167, карт. 17, ед. хр. 19; карт.
25, ед. хр. 42.
[56] Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. London,
1990. Т. 1. С. 209.
[57] РО РГБ. Ф.167, карт.2, ед. хр.
18. Л. 4 об.–6.
[58] Там же, ед. хр. 13. Л. 1 об.
[59] РО РНБ. Ф. 774, ед. хр. 16.
[60] Александр Блок и Андрей Белый:
Переписка / Ред., вступ. ст. и коммент. В. Н. Орлова. М., 1940. С. 240; ср.:
Пастернак Б. Л. Собр. соч.: В 5 т. М., 1991. Т. 4. С. 319.
[61] РО РГБ. Ф. 167, карт. 14, ед. хр.
23. Л. 2.
[62] «Мусагет» откликнулся и на другой
юбилей – издав в 1912 г. перевод очерка И. Тэна «Наполеон Бонапарт».
[63] Fleishman L. Unknown autographs
of Pasternak in the I. T. Holtzman Collection // Boris Pasternak and his times.
Berkeley, 1989. P. 421.
[67]
ОР РЦММК. Ф. 132, ед. хр. 1942. Л. 3–3 об.